Нет Гааги, голубчик. И не было.
Цитата из книги
Я знаю, что некоторые читатели книжку по имени "Кысь" не читали и не хотят - из-за острой неприязни к личности автора. Мол, злая она, язвительная и вообще человеконенавистница. И "Школу злословия" поэтому не смотрят. Да, палец Татьяне Никитичне в рот не клади, но если ты человек умный, воспитанный, образованный - словом, нормальный, вменяемый и интеллигентный собеседник, то волноваться не о чем. Без повода и причины она никогда не съязвит и не закритикует. Но я маленько отвлеклась.
На первый взгляд эта книжка - чистой воды апокалиптика: двести лет назад был Взрыв и теперь Москва называется Федор-Кузьмичск, народ живет в избах, вокруг мутанты всяческих мастей (начиная от перелетных куриц и заканчивая гарпиями в лесах), огонь сами добывать разучились - в общем, полнейшая деградация. Хотя какие-то признаки, хм, просвещения уже есть - писцы ходят на работу в Рабочую избу и на берестяных страницах переписывают книги, что Федор Кузьмич, слава ему
, сочиняет. А потом страницы сшиваются в книжки, несутся на торжище и продаются - в обмен на мышей. Какая книжка пяток мышей стоит, какая - десяток. И на любой вкус можно найти: и "Ямамото какое"
, и "Вечный зов", и "Основы дифференциального исчисления", и "Козу-дерезу", а "о прошлом годе изволил Федор Кузьмич, слава ему, сочинить шопенгауэр, а это вроде рассказа, только ни хрена ни разберешь"
.
Читаем дальшеКонечно, не все превратились в "духовных неандертальцев" и "депрессивных кроманьонов", как выразился один из персонажей, Никита Иваныч. Кто после Взрыва живой остался, те дружно перестали стариться. Если чего-то ядовитого съедят - то помрут, естественно, как и все прочие голубчики, а вот от старости - ни-ни! Называют таких людей Прежними и их говора не понимают - ну откуда вырождающимся мутантам знать о Канте, морали, мезальянсах и прочих ксероксах?
И посреди такого страшненького мира обретается главный герой, Бенедикт Карпов. Матушка его была из Прежних, с "оневерстецким абразаванием", а отец - современный такой мутант. Читать-писать Бенедикт выучился, как матушка настояла, и работает писцом в Рабочей избе. Засматривается на красотку Оленьку, которая к тексту узорчики - кустик, ленточку али курочку - пририсовывает.
Но что с того, что Бенедикт умеет читать и хочет заполучить все больше старопечатных, запрещенных книг? Ведь он ровным счетом ничего из прочитанного не вынес, даром что грамотный (как будто он один такой 
). И никто из этого темного, убогого, уродливого и внешне, и внутренне населения не вынес. Но по крайней мере финал все расставил на свои места: чтобы ни случилось, какая бы жуткая катастрофа не произошла, все равно в итоге не получается уничтожить только культуру. Причем не в понимании Бенедиктова тестя Кудеяра Кудеярыча, а в понимании Прежних - Никиты Ивановича и Льва Львовича. Так что надежда все же есть 
.
Если убрать из "Кыси" все атрибуты фантастической литературы - радиоактивные говорящие финики-огнецы, кур-мутантов, улетающих по осени на юг, упоминание о Взрыве - что будет в сухом остатке? Да если честно - обычная жизнь в какой-нибудь отдаленной и дремучей деревне (да и не обязательно деревне), просто как следует утрированная. И пьянство, и мордобитие практически без повода, и духовная и душевная недалекость и темнота подавляющей части населения... Я не говорю, что везде поголовно так, но давайте посмотрим правде в глаза - так, увы, очень много где.
А может, многим именно поэтому "Кысь" и не нравится, потому что узнали в ней - себя? Свою жизнь? Но ведь "на зеркало неча пенять, коль рожа крива", как говаривал классик .
Как все это написано? Шикарно 
. М-м-м, такой обалденный, "вкусный", разнообразный и живой язык! 
А какие чудесные стихотворения читает или вспоминает Бенедикт! А какой набор книг и писателей придумала Татьяна Никитична, когда Бенедикт по-своему рассортировал библиотеку тестя! Это нельзя пересказать, это надо прочитать своими глазами:
"Маринина, "Маринады и соления", "Художники-маринисты", "Маринетти - идеолог фашизма", "Инструментальный падеж в марийском языке";
"Евгения Грандэ", "Евгений Онегин", Евгений Примаков, Евген Гуцало, "Евгеника - орудие расистов";
"Гамлет - Принц Датский", "Ташкент - город хлебный", "Хлеб - имя существительное", "Уренгой - земля юности", "Козодой - птица вешняя", "Уругвай - древняя страна", "Кустанай - край степной", "Чесотка – болезнь грязных рук";
Платон, Плотин, Платонов, "Плетення жинкових жакетов", Плисецкий Герман, Плисецкая Майя, "Плиссировка и гоффрэ", "Плевна. Путеводитель", "Пляски смерти", "Плачи и запевки южных славян", "Плейбой". 
И это еще не все!
И по Малевичу проехалась Татьяна Никитична (у нее в сборнике "Не кысь" есть довольно большой рассказ, посвященный "Черному квадрату"), и по таксистам (о-о, к ним она явно питает острую, ничем не замутненную ненависть! ), и по диссидентам - да по кому она только не проехалась! Но все это с таким юмором, что пока читаешь - ухохатываешься. А перевернешь последнюю страницу, и такая грусть возьмет - а ведь ничуть не преувеличивает писательница. Все написала как есть, без прикрас.Проглатывающий книги запоем Бенедикт - это, как мне кажется, этакая насмешка над прежним титулом советского человека как самого читающего в мире. Но дело не в количестве прочитанного (вон Бенедикт сколько чего одолел! Даже "Плетення жинкових жакетов"
) и даже не в качестве. Главное - что читатель смог умозаключить, закрыв книгу. А то сейчас, вон, много книг печатается, к услугам желающих и обычные книжные магазины, и электронные библиотеки - читай не хочу! - а поглядите, какие произведения находятся в верхних строчках литературных рейтингов и опросов...
Так что будем надеяться, что когда-нибудь количество прочитанного перейдет в качество, качество прочитанного - в количество понятого, и больше никого не будет мучить кысь, не будет никому бередить душу и растравлять разум.
И мы поймем наконец, что Пушкин и правда - наше все
.
Блестяще, что я могу еще сказать. Пятерка с плюсом.
Цитаты из книги:1) Ежели б все это так просто было, отчего же малые мурзы, что за нами надзирать приставлены, никогда не смеются? Отчего смотрят так, будто тебя из поганого чулана уполовником зачерпнули? Разговаривают, зубов не разжамши, будто бы у них во рту чего ценное, дак вот как бы оно не выпало, а то ты хвать и бежать сломя голову? А глазами-то какими смотрят: напустят во взгляд мути и так это: вроде и неподвижно, а вроде и насквозь? А еще... хотя нет, нет, это, должно быть, своеволие. Нет, нет, не надо думать. Нет.
2) Обычно идешь себе, семенишь, по сторонам сторожко поглядываешь: нет ли начальства какого? Ежели в санях едут, - отскочишь на обочину, шапку долой, кланяешься. На рыло улыбочку умильную напустишь, масляную. Глазыньки тоже сощуришь, будто обрадовался. Выражение в глазыньках выразишь: словно бы удивляешься, как это тебе, простому голубчику, так повезло-то, мурзу встретить. Хоть и по сорок раз на дню, да хоть по пятьдесят на него, ирода, наткнешься, а все дивись, словно он, мурза, - не мурза, а бабушка с гостинцами.
Еще несколько штук, хотя в цитаты можно всю книгу от и до 3) - Нужен ксерокс, - это Лев Львович, мрачный.
- Не далее, как сто лет назад вы говорили, что нужен факс. Что Запад нам поможет. - Это Никита Иваныч.
- Правильно, но ирония в том...
- Ирония в том, что Запада нету.
- Что значит нету! - рассердился Лев Львович. - Запад всегда есть.
- Но мы про это знать не можем.
- Нет уж, позвольте! Мы-то знаем. Это они про нас ничего не знают.
- Для вас это новость?
Лев Львович еще больше помрачнел и ковырял стол.
- Сейчас главное - ксерокс.
- Да почему же, почему?!
- Потому что сказано: плодитесь и размножайтесь! - Лев Львович поднял длинный палец. - Размножайтесь!
- Ну как вы мыслите, - Никита Иваныч спрашивает, - ну будь у вас и факс и ксерокс. В теперешних условиях. Предположим. Хотя и невероятно. Что бы вы с ними делали. Как вы собираетесь бороться за свободу факсом? Ну?
- Помилуйте. Да очень просто. Беру альбом Дюрера. Это к примеру. Черно-белый, но это не важно. Беру ксерокс, делаю копию. Размножаю. Беру факс, посылаю копию на Запад. Там смотрят: что такое! Их национальное сокровище. Они мне факс: верните национальное сокровище сию минуту! А я им: придите и возьмите. Володейте. Вот вам и международные контакты, и дипломатические переговоры, да все что угодно! Кофе, мощеные дороги. Вспомните, Никита Иваныч... Рубашки с запонками. Конференции...
- Конфронтации...
- Гуманитарный рис шлифованный...
- Порновидео...
- Джинсы...
- Террористы...
- Обязательно. Жалобы в ООН. Политические голодовки. Международный суд в Гааге.
- Гааги нету.
Лев Львович сильно помотал головой, даже свечное пламя заметалось:
- Не расстраивайте меня, Никита Иваныч. Не говорите таких ужасных вещей. Это Домострой.
- Нет Гааги, голубчик. И не было.
4) Сосед - это ведь дело не простое, это не всякий-який, не прохожий, не калика перехожий. Сосед человеку даден, чтоб сердце ему тяжелить, разум мутить, нрав распалять. От него, от соседа, будто исходит что, беспокой тяжелый али тревожность. Иной раз вступит дума: вот зачем он, сосед, такой, а не другой? Чего он?.. Глядишь на него: вот он вышел на крыльцо. Зевает. В небо смотрит. Сплюнул. Опять в небо смотрит.
И думаешь: чего смотрит-то? Чего он там не видел? Стоит-стоит, а чего стоит - и сам не знает. Крикнешь:
- Эй!
- Чего?..
- А ничего! Вот чего. Расчевокался, чевокалка... Чего расчевокался-то?..
- А тебе чего?
- А ничего!
- Ну и молчи!
- Сам молчи, а то щас как дам!
Ну и подерешься другой раз, когда и до смерти, а то просто руки-ноги поломаешь, глаз там выбьешь, другое что. Сосед потому что.
5) С этими столбами сначала много смертоубийств было, а опосля, как водится, попривыкли, просто "арбат" соскоблят и новое вырежут: "Здеся живет Пахом", или матерное. Матерное интересно вырезать. Никогда не скушно. Вроде и слов немного, а слова-то все веселые такие. Бодрые. Ежели человеку сурьезное настроение, ежели плакать хочется, или истома найдет, слабость, - никогда он матерного не скажет и не напишет. А вот если злоба душит, или смех разбирает, а еще если сильно удивишься, - тогда оно как-то само идет.
6) А ежели я ему мараль сделаю, так и веселью не бывать. И что же тогда: иди мимо, насупившись, словно с утра не емши? Ни глядеть на чужое добро, ни даже мечтать не смей? Это ж мука! Право, мука-мученическая. Ведь глаз, - он такой: он сам на сторону съезжает, в чужое упирается, иной раз аж вываливается. Ноги, хоть и заплетаются, - бывает, и мимо пройдут, а глаз прям приклеивается, а за ним и вся голова на шее вывертывается, и мысль как в столб, как в стенку какую упрется: ах, бля, вот бы это мое было! Вот бы!.. Уж я бы!.. Да уж я бы!.. Слюна, ясное дело, с-под челюстей выступает, а то и на бороду натечет. Пальцы сами шевелятся, как будто что прихватывают. В грудях свербит. И будто кто в уши нашептывает: бери! Чего там! Никто не видит!
7) Вот стоишь-стоишь, - глядь, и достоялся до выплатного окошечка. Твое счастье, нагибайся. А почему нагибайся: потому как оно в аккурат на уровне пупа проверчено, узенькое такое. А это оттого, что мурза по ту сторону на тубарете сидит, оно ему и удобно. А еще затем придумано, чтоб нам в пояс ему кланяться, смирение выказывать, чтоб покорность в организме была. Ведь ежели во весь рост стоишь, бляшки пересчитываешь, дак мало ли что в голову вступит. Дескать, а что так мало-то, или: а чего они рваные, или: да все ли он мне выдал, не зажал ли пригоршню, ирод проклятый; и другое своеволие. А когда в пояс согнешься, да голову набок вывернешь, чтоб видать сподручнее, что дают, да руку-то в окошечко далеко-о-о-о-о просунешь, - а оно ж глубокое, - да пальцы-то растопыришь, чтоб бляшки ухватить, аж плечо заломит, - вот тогда и чувствуешь, что такое есть государственная служба, ея же и сила, и слава, и власть земная, во веки веков, аминь.
8) После праздника, как водится, увечных да калечных в городке прибавилось. Идешь по улочке, сразу скажешь: праздник был да веселье: тот на костыликах клякает, у того глаз выбит али мордоворот на сторону съехамши.
9) Шакал Демьяныча никто особенно не любит. Да и кто мурзу любить может? Разве что баба его, ну, детушки малые, а так никто. А не для того он и предназначен, мурза, чтоб его любить. А он для того предназначен, чтоб порядок был. Списки работников наблюдать. Чернила выдавать. Бересту. Вычеты за прогулы, за пьянство, али пороть кого - вот для чего. А без мурзы нельзя, без мурзы мы все перепутаем.
10) Ты, Книга! Ты одна не обманешь, не ударишь, не обидишь, не покинешь! Тихая, - а смеешься, кричишь, поешь; покорная, - изумляешь, дразнишь, заманиваешь; малая - а в тебе народы без числа; пригоршня буковок, только-то, а захочешь - вскружишь голову, запутаешь, завертишь, затуманишь, слезы вспузырятся, дыхание захолонет, вся-то душа как полотно на ветру взволнуется, волнами восстанет, крылами взмахнет! А то чувство какое бессловесное в груди ворочается, стучит кулаками в двери, в стены: задыхаюся! выпусти! - а как его, голое-то, шершавое, выпустишь? Какими словами оденешь? Нет у нас слов, не знаем! Как все равно у зверя дикого, али у слеповрана, али русалки, - нет слов, мык один! А книгу раскроешь, - и там они, слова, дивные, летучие:
О, город! О, ветер! О, снежные бури!
О, бездна разорванной в клочья лазури!
Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!..
...али желчь, и грусть, и горесть, и пустота глаза осушат, и тоже слов ищешь, а вот они:
Но разве мир не одинаков
В веках, и ныне, и всегда,
От каббалы халдейских знаков
До неба, где горит звезда?
Все та же мудрость, мудрость праха,
И в ней - все тот же наш двойник:
Тоски, бессилия и страха
Через века глядящий лик!
-
-
07.03.2012 в 19:54Но жаль, что книга была так поздно опубликована. Если бы в 1986-м (когда она была написана; поправьте, если я ошибаюсь) – это было бы событие, хотя бы и в самиздате. А сейчас потерялась.
-
-
09.03.2012 в 10:08Я бы не сказала, что она так уж прям потерялась